В последний раз - Страница 12

Потом Маремьяна Власьевна посылала старика Огибенина вызнать, что и как, но Огибенин доехал только до Челябинска, пропил деньги и пропал без вести. Час от часу делалось не легче.

Наступил август. Зарядило непроглядное уральское ненастье. Железная дорога еше не была проведена, а по тракту и проселочным дорогам не было ни прохода, ни проезда. Бесконечные обозы просто тонули в непроглядной грязи. Вообще на Урале август бывает хуже сентября.

Раз поздно вечером, когда Маремьяна Власьевна хотела уже ложиться спать, кто-то осторожно постучал с улицы в окна. Душа уже спала, и она сама пошла отворять ворота. Это был Гаврила Семеныч. Он приехал верхом, весь мокрый, иззябший, несчастный. Привязав измученную лошадь к столбу выстаиваться, он прошел в заднюю избу, не снимая мокрого татарского азяма, присел к столу, закрыл лицо руками и горько заплакал.

— Гаврила Семеныч… голубчик… господь с тобой!..

— Да не говори ты со мной!.. Убить меня мало, — вот каков я есть человек… Только всего и осталось, что на себе: крест да ворот.

— Что ты говоришь, Гаврила Семеныч?!. Перестань, родной… Не с деньгами жить — с добрыми людьми.

— Вот именно… с добрыми…

Поршнев как-то нехорошо засмеялся и ударил кулаком по столу.

— Не жалей ты меня, Маремьяна Власьевна!..

Маремьяна Власьевна поставила самовар, сделала яичницу-исправницу, добыла откуда-то водочки и стала угощать мужа.

— Назябся ты, вот погрейся-ка лучше, Гаврила Семеныч; а поговорить еще успеем…

— И то успеем… Здорово я промерз. Нитки сухой не осталось…

Поршнев выпил всю бутылку водки, чего раньше с ним не случалось, съел яичницу и сейчас же завалился спать. Маремьяна Власьевна видела, что ему все время хотелось ей что-то рассказать и что он пожалел расстраивать ее на ночь. Он проспал до самого обеда, попросил опохмелиться, но ничего не рассказывал. Маремьяне Власьевне показалось, что он как будто чего-то боится и как будто прячется.

— Ты никому не говори, что я приезжал, — предупредил он жену. — Мне тут нужно одного человека повидать вечером… Дельце есть.

Маремьяна Власьевна, конечно, догадалась, какое у мужа дельце, но промолчала. Как стемнело, Поршнев ушел и вернулся только около полуночи. Видимо, он где-то раздобылся деньгами и заметно повеселел.

— Ничего, старуха, еще поживем… — говорил он, укладываясь спать. — Никто, как бог.

— Я ведь ничего тебе не говорю, Гаврила Семеныч, — покорно ответила Маремьяна Власьевна. — Тебе лучше знать твои дела, а я твоя раба последняя. Что прикажешь, то и буду делать.

IX

Из дому Поршнев уехал как-то крадучись, как и приехал, ранним утром, когда еще было совсем темно. Он ехал в хорошем настроении и все потряхивал головой.

— Ах, ты, братец ты мой… а?!.- повторял он вслух, точно кому-то отвечал. — Да-а… Как по писаному все вышло. Ай да Егор Спиридоныч!..

Дорога на Кочкарь была не близкая, а в осеннюю распутицу и очень тяжелая. Но зато легко было на душе у Гаврилы Семеныча. Он так легко раздобылся в Миясе деньгами, совсем даром получил, то есть не даром, конечно, а под вексель, как научил Катаев. Раньше-то как выпрашивал, унижался и везде отказ, а тут сказал одно словечко: вексель — и готово. Раньше он слыхал о векселях и даже видал их, но хорошенько не понимал, в чем суть. А тут Катаев научил: скажи им, что за вексель-то и дом у тебя продадут. Только и всего. Поршнев у двух самых скупых толстосумов под вексель взял целую тысячу рублей, повторяя слова Катаева. Раньше отказывали, а тут катаевскими словами их точно обмороком обнесло. Поршневу казалось, что Катаев, действительно, немножко колдун: как скажет — точно топором отрубит.

До Кочкаря Поршнев ехал три дня, хотя и сильно торопился. Очень уж распутица одолела, и лошадь выбилась из сил. Под самой Челябой (вместо «Челябинск» на Урале говорят «Челяба») Поршнев встретил Гусева, который всегда появлялся неожиданно, точно из земли вырастет.

— Гавриле Семекычу нижайшее…

— Артамону Максимычу сорок одно с кисточкой. Куда бог несет?..

— А так… волка ноги кормят… Егор-то Спиридоныч соскучился по тебе. Поторапливайся… Поклончик наказывал сказать.

Кочкарь — по-ученому кочкарская система золотых промыслов — представляет собой одно из странных проявлений несметных уральских сокровищ. Это степное ровное место, отделенное от главных горных массивов Урала громадным расстоянием, было в буквальном смысле насыщено золотом, разработка которого, вероятно, займет не одну сотню лет. Удивительнее всего здесь то, что главную силу здесь составляли коренные месторождения золота, так называемые «жилы», тогда как в горах и предгорьях они составляли редкое исключение. В Кочкарь, как в обетованную землю, стекались десятки тысяч рабочих со всего Урала. Это было что-то вроде маленькой Калифорнии.

От Челябы, едучи прямо на юг, было до Кочкаря около ста верст. Здесь начинались уже благодатные земли Оренбургского казачьего войска. Золотая лихорадка охватила громадную область уже лет пятьдесят, и ей не предвиделось конца. Катаевский прииск находился на «обочине» главных промыслов, недалеко от казачьей станицы Михайловской. В этой степной местности каким-то чудом сохранился казенный сосновый бор, и около него давно шли мелкие разведки. Катаев сделал заявку по старым брошенным шурфам и поставил работы. Золото было рассыпное, в разрушистых, легко обрабатываемых песках, но добыча его обходилась дорого благодаря отсутствию воды. Промывку песков приходилось производить водой из степных озеринок, куда нужно было отвозить пески. Поршневу рассыпная добыча золота была знакома с раннего детства, и он относился к делу с большим доверием, хотя оно и требовало денег, денег и денег. Что значит какая-нибудь тысяча рублей, когда каждый субботний расчет рабочих уносил сотни рублей? Одним словом, расходы по прииску превышали доходы, и даже всегда спокойный и невозмутимый Катаев хмурился в кряхтел. Впрочем, Поршнев больше не верил ему ни на волос и только мечтал о том счастливом времени, когда он вернет затраченные на «Змеевике» и здесь деньги.